Проект Балтия № 04/18 - 01/19 (33)

Ансамбль значит «вместе». Остается вопрос: ради чего компоненты пространства заключают союз и создают целое? Юхани Палласмаа говорит об атмосферах (с. 26). С его точки зрения, благодаря уникальному характеру – гению – места, в нас происходит «слияние мира и сознания», достичь которого можно, лишь прибегнув к периферийному восприятию – доверившись своим эмоциям прежде, чем разуму. Следуя подобному пониманию атмосферы как свойства пространства, которое необходимо уловить, можно было бы предположить, что присуще оно всем территориям и все они способны дать нам равноценные ощущения. На деле последнее не очевидно, а говорить об ансамбле, то есть таком месте, все части которого исполняют одну музыку, в применении к современному городу становится все труднее. Скорее, мы чаще вынуждены признать наличие разноголосицы, какофонии или, пользуясь выражением Владимира Лисовского, градостроительной абракадабры (с. 32). Культура капиталоцена порождает то, что Рем Колхас давно и метко назвал «мусорным пространством», то есть свалкой ненужных архитектурных объектов (они не нужны, так как цель их создания заключается в акте продажи; иначе говоря, все это – застывшие памятники сделкам). Петербург, самый большой город на Балтике, особенно страдает от производства мусорного пространства, чему посвящена «Дискуссия» (с. 109).
Однако город на Неве, если говорить о его исторической части, более других славен именно ансамблями. Градостроительная школа здесь до последнего времени удерживала идею создания целостных объемно-пространственных композиций (ансамблевый подход к мегаполису доминировал на протяжении всей советской эпохи). В сегодняшних условиях суперэклектики (с. 40) оказывается возможным обеспечить построение лишь отдельных ансамблевых островков; наиболее характерный пример – «Русский дом» Евгения Герасимова (с. 46).
Гораздо шире распространен, и тут Петербург стремительно догоняет Хельсинки и Таллин, другой подход к проектированию мест – ландшафтно-урбанистический (с. 69). Впрочем, названные методы не противоречат, а скорее дополняют друг друга. Суперэклектика позволяет развивать любую архитектурную среду, используя ее характер, тогда как ландшафтный урбанизм сглаживает и обволакивает разрозненные элементы мегаполиса, визуализируя то, что Зигмунт Бауман назвал «текучей современностью». Хельсинкская центральная библиотека, завершившая ансамбль залива Тёёлёнлахти, – собирательный образ такого рода объекта/пространства (с. 86).
Как всегда, самое интересное происходит в пограничных зонах, и тут Палласмаа прав, говоря об особой – порождающей – роли периферии. Атмосфера проходящих конверсию промышленных территорий притягивает горожан, вдохновляет дизайнеров на поиск адекватного языка для работы с темой постиндустриальности. Квартал Ротерманни в Таллине (с. 80) и «Севкабель Порт» в Петербурге (с. 102) стали знаковыми проектами, по ним будут судить об архитектуре второй половины 2010-х.
Для нас важно, что оба комплекса получают свою атмосферу именно благодаря вмешательству зодчего как актора, упорядочивающего урбанистический хаос. Быть может, ансамбля в классическом понимании слова здесь и не возникает, но своего рода новый ансамбль все же рождается: старое и современное звучат в унисон и создают мощную и авангардную атмосферу, которая (пусть не всегда успешно) отстраивается от мусорного эффекта капиталоцена.
Владимир Фролов